Он вспомнил зеленые глаза, бронзовые, пышные волосы: "Герцогиня Экзетер — там же закончит. Надо будет издать указ о лишении иностранцев гражданских прав во Франции и конфискации их имущества. После того, как головы Бурбонов покатятся с эшафота".
— Один, — грустно повторила Жанна. Робеспьер, ласково поглядел на чуть заметный румянец на белых щеках женщины: "Иногда хочется возвращаться не в пустые комнаты, а домой, к теплому очагу, к той, которую любишь, которая рада тебя видеть, к детским улыбкам…, Да что там говорить, никогда такого не будет".
Жанна повертела чашку. Женщина робко спросила, опустив темные, длинные ресницы: "Почему?"
— Пора, — велел себе Робеспьер. "Зарделась, и дышит часто. Заодно и развлекусь — бесплатно и безопасно. У нее, если и был мужчина, то, наверняка, очень, давно".
Он поднялся. Пройдя к окну, глядя на дом, напротив, на Рю д’Анжу Дофин, Робеспьер вздохнул: "Например, вы, мадемуазель де Лу. Подождите, — попросил он, — не прерывайте меня. Я, казалось бы, смелый человек, на дуэлях дрался, а, глядя на вас — сразу все бесстрашие теряется. Я, чтобы это сказать, — он помолчал, — недели две с духом собирался".
— Мадемуазель де Лу, — страстно продолжил Робеспьер, — что я вам могу предложить? Юрист, депутат Генеральных Штатов, даже деньги у меня кое-какие есть, семейные. Вы привыкли к театру, к блеску. Вокруг вас, — я же видел, — актеры, художники, ученые, дворяне, в конце концов. Вы и сама дворянка.
Жанна махнула рукой: "Что вы, месье Робеспьер, одно имя, больше ничего. Денег у нас в роду никогда не было".
— А я — третье сословие, буржуа, — он стоял, засунув руки в карманы сюртука. Жанна вздохнула: "Как жалко его. У Питера хотя бы сын есть, приемный, и вообще — мы все родственники, а у Максимилиана никого нет".
— Так вот, — упрямые, голубые глаза твердо посмотрели на нее, — как я могу посметь объясниться вам в любви, Жанна? Закончат заседать Генеральные Штаты, я вернусь к себе в Аррас, к жизни провинциального судьи. По вечерам буду играть сам с собой в шахматы, читать, а в воскресенье, после церкви — ловить рыбу в нашей Скарпе.
— Отлично я о церкви ввернул, — похвалил себя Робеспьер. "И молодец, что удерживался от атеизма в разговорах с ней — она крестик носит. Наверняка, уже спит и видит, как мы стоим на коленях у алтаря, держась за руки. Имена детям тоже придумала, гусыня, глаза как заблестели".
— И, кроме рынка, — с горькой усмешкой закончил Робеспьер, — мне там некуда будет вас пригласить, Жанна.
Она тоже встала. Подойдя к нему, потянувшись — Робеспьер был чуть выше, — Жанна прикоснулась губами к его виску: "Пригласите меня, Максимилиан, — тихо попросила женщина. "Пригласите на рынок".
Он опустился на колени. Прижавшись лицом к ее рукам, Робеспьер почти неслышно спросил: "Так я могу…, могу надеяться, Жанна?"
— Да, — выдохнула женщина, и оказалась вся в его объятьях. "Надо Тео сказать, — решила Жанна, улыбаясь, нежась под его поцелуями. "Она поймет, не может не понять. Мы уедем в Аррас, у нас будет дом, детки…, Господи, как хорошо. Мне ведь уже двадцать восемь, так хочется, — она застонала, и попросила: "Еще!", — так хочется семью…"
— Нельзя ее отпускать без постели, — подумал Робеспьер. "Еще, чего доброго, начнет разыгрывать из себя скромницу. Окажется из тех, кто без кольца на пальце ног не раздвигает. А мне надо — чтобы раздвинула, и не один раз. Об этом я позабочусь".
— Жанна, — прошептал он, вдыхая запах фиалок. "Жанна, любовь моя, пожалуйста, не мучай, не мучай меня, я даже дня не могу без тебя прожить".
— Питер так же говорил, — вспомнила женщина. Отогнав от себя эти мысли, обнимая его, чувствуя, как лихорадочно бьется ее сердце, Жанна кивнула. Голубовато-серый шелк юбок зашуршал, Робеспьер подхватил ее на руки и незаметно улыбнулся: "Не зря я новые простыни купил, вот сейчас они и пригодятся".
Потом она лежала, целуя его плечо, прижимаясь щекой к его щеке. "Ты кричала, — нежно сказал Робеспьер, прижимая ее к себе, прикасаясь губами к большим глазам. "Спасибо, спасибо тебе, любовь моя".
— Было так хорошо, — выдохнула Жанна. "Как в раю, Максимилиан". "И правда, — поняла она, отвечая на его поцелуи, — сейчас все по-другому. По любви. Я же чувствую, я вижу. С Питером — это просто от одиночества случилось, вот и все. Не вспоминай о нем, у тебя будет муж, будут дети…"
Он что-то шепнул ей на ухо. Жанна покраснела: "Что ты, рано об этом думать".
— А я хочу, — улыбнулся Робеспьер, положив руку на плоский, нежный живот. "Хочу много детей, счастье мое. Мою маму звали Жаклин, а твою — Аннет, я помню, ты говорила. Анна-Жаклин Робеспьер, будет очень красиво".
— А если мальчик? — смеясь, обнимая его, спросила Жанна.
— Мишель-Максимилиан, — уверенно ответил Робеспьер. "В честь твоего отца, а Максимилианами у нас в семье всех старших сыновей называют. А следующим месяцем, — он поцеловал маленькую грудь, и Жанна, потягиваясь, перевернулась на бок, — следующим месяцем и обвенчаемся, счастье мое. У нас, в Аррасе, в той церкви, где меня крестили".
— Да! — она скомкала шелковую простыню, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. "Да, я люблю тебя, люблю!".
Потом она задремала, уютно посапывая, держась за его сильную руку, и видела дитя — голубоглазое, белокурое, что, сидя на зеленой траве сада, играло с цветами. "Река, — сквозь сон поняла Жанна. "Это мы, там, в Аррасе, на лодке катаемся".
Робеспьер лежал, открыв глаза, глядя на ее спокойное, умиротворенное лицо. "Еще недели две надо повстречаться, для верности, — решил он. "Здоровая, молодая женщина. Нет никаких причин, чтобы она не забеременела. Хороших французских кровей, хоть мать ее и шотландка была. Надо будет потом ее найти, забрать ребенка, он мне пригодится. Надеюсь, умом он в меня пойдет, а не в нее".
Он поцеловал розовые губы: "Спи, любимая. Я тут, я с тобой".
Белокурая девочка расправила на коленях темно-зеленое, бархатное платье. Очинив перышко, она спросила: "А за кого выйдет замуж принцесса Мария-Тереза?"
Марта погладила дочь по голове: "Ей десять лет, милая моя, ее папа с мамой пока не решили".
— Я, — сказала Элиза, вздернув нос, двигая к себе чернильницу севрского фарфора, — выйду замуж за того, кого полюблю, мама. И чтобы он тоже меня любил. Но не сейчас, попозже.
— Я очень рада, — рассмеялась Марта. Элиза облокотилась о маленькую парту красного дерева и вздохнула: "Жалко, что его высочество дофин болеет, теперь и не увидеть его, а мы так дружили".
Марта вспомнила слабый голос королевы: "Врачи говорят, у Луи чахотка, она развилась после того, как у него были те приступы жара, в младенчестве. Господи, бедный мой сыночек…"